Неточные совпадения
Загнали во двор старика, продавца красных воздушных пузырей, огромная гроздь их колебалась над его головой; потом вошел прилично одетый человек, с подвязанной черным платком щекою; очень сконфуженный, он, ни на кого не
глядя, скрылся
в глубине двора, за углом дома. Клим понял его, он тоже чувствовал себя сконфуженно и глупо. Он стоял
в тени, за грудой ящиков со стеклами для ламп, и слушал ленивенькую беседу полицейских с карманником.
Он лениво, машинально, будто
в забытьи,
глядит в лицо хозяйки, и из
глубины его воспоминаний возникает знакомый, где-то виденный им образ. Он добирался, когда и где слышал он это…
Вы
глядите: та глубокая, чистая лазурь возбуждает на устах ваших улыбку, невинную, как она сама, как облака по небу, и как будто вместе с ними медлительной вереницей проходят по душе счастливые воспоминания, и все вам кажется, что взор ваш уходит дальше и дальше, и тянет вас самих за собой
в ту спокойную, сияющую бездну, и невозможно оторваться от этой вышины, от этой
глубины…
Взошла луна. Ясная ночь
глядела с неба на землю. Свет месяца пробирался
в глубину темного леса и ложился по сухой траве длинными полосами. На земле, на небе и всюду кругом было спокойно, и ничто не предвещало непогоды. Сидя у огня, мы попивали горячий чай и подтрунивали над гольдом.
Глядя кругом, слушая, вспоминая, я вдруг почувствовал тайное беспокойство на сердце… поднял глаза к небу — но и
в небе не было покоя: испещренное звездами, оно все шевелилось, двигалось, содрогалось; я склонился к реке… но и там, и
в этой темной, холодной
глубине, тоже колыхались, дрожали звезды; тревожное оживление мне чудилось повсюду — и тревога росла во мне самом.
Ромашов, который теперь уже не шел, а бежал, оживленно размахивая руками, вдруг остановился и с трудом пришел
в себя. По его спине, по рукам и ногам, под одеждой, по голому телу, казалось, бегали чьи-то холодные пальцы, волосы на голове шевелились, глаза резало от восторженных слез. Он и сам не заметил, как дошел до своего дома, и теперь, очнувшись от пылких грез, с удивлением
глядел на хорошо знакомые ему ворота, на жидкий фруктовый сад за ними и на белый крошечный флигелек
в глубине сада.
— Милый, милый, не надо!.. — Она взяла обе его руки и крепко сжимала их,
глядя ему прямо
в глаза.
В этом взгляде было опять что-то совершенно незнакомое Ромашову — какая-то ласкающая нежность, и пристальность, и беспокойство, а еще дальше,
в загадочной
глубине синих зрачков, таилось что-то странное, недоступное пониманию, говорящее на самом скрытом, темном языке души…
Когда приехали домой, Нина Федоровна сидела обложенная подушками, со свечой
в руке. Лицо потемнело, и глаза были уже закрыты.
В спальне стояли, столпившись у двери, няня, кухарка, горничная, мужик Прокофий и еще какие-то незнакомые простые люди. Няня что-то приказывала шепотом, и ее не понимали.
В глубине комнаты у окна стояла Лида, бледная, заспанная, и сурово
глядела оттуда на мать.
Во многих окнах стоял желтый свет, но одно во втором этаже вдруг закраснело и замутилось, замигало, как глаз спросонья, и вдруг широко по-праздничному засветилось. Забелели крашенные
в белую краску стволы яблонь и побежали
в глубину сада; на клумбах нерешительно
глянули белые цветы, другие ждали еще очереди
в строгом порядке огня. Но помаячило окно с крестовым четким переплетом и — сгасло.
Я усердно тру щеткой руки, искоса взглядываю на нее: не смеется ли? Но на лице у нее искреннее выражение горделивого удовольствия. Сердце мое полно радости. Я
гляжу на кровавый и белый беспорядок кругом, на красную воду
в тазу и чувствую себя победителем. Но
в глубине где-то шевелится червяк сомнения.
Но когда девушки ушли, обняв друг друга,
в глубину сада, к дому, человек этот,
глядя вслед им прищуренными глазами, спросил...
— Послушайте, Варвара Александровна!
Глядя на этот предмет поверхностно, вы, конечно, вправе вывести такого рода невыгодное для меня заключение, но нужно знать секретные причины, которых, может быть, человек, скованный светскими приличиями, и не говорит и скрывает их
в глубине сердца. Вы, Варвара Александровна, богаты, вы, может быть, с первого дня вашего существования были окружены довольством, комфортом и потому не можете судить о моем положении.
Беспечно ожидая хана,
Вокруг игривого фонтана
На шелковых коврах оне
Толпою резвою сидели
И с детской радостью
глядели,
Как рыба
в ясной
глубинеНа мраморном ходила дне.
Нарочно к ней на дно иные
Роняли серьги золотые.
Кругом невольницы меж тем
Шербет носили ароматный
И песнью звонкой и приятной
Вдруг огласили весь гарем...
Во мне закипает злоба, я стараюсь не
глядеть на него и
в глубине души досадую на то, что этому мальчишке простятся сейчас грехи.
Он умолк и задумался, тяжело
глядя в пол: так, вероятно, смотрят люди
в глубину собственной могилы. И я понял, чего боялся этот гений, и еще раз преклонился перед этим сатанинским умом, знавшим
в мире только себя и свою волю. Вот Бог, который даже с Олимпом не пожелает разделить своей власти! И сколько презрения к человечеству! И какое открытое пренебрежение ко мне! Вот проклятая щепотка земли, от которой способен расчихаться даже дьявол!
Дней через шесть на мельницу приехало следствие. Сняли план мельницы и плотины, измерили для чего-то
глубину реки и, пообедав под вербой, уехали, а Архип во все время следствия сидел под колесом, дрожал и
глядел в сумку. Там видел он конверты с пятью печатями. День и ночь
глядел он на эти печати и думал, а старуха-верба днем молчала, а ночью плакала. «Дура!» — думал Архип, прислушиваясь к ее плачу. Через неделю Архип шел уже с сумкой
в город.
Передняя,
в виде узкого коридора, замыкалась дверью
в глубине, а справа другая дверь вела
в контору. Все
глядело необыкновенно чисто: и вешалка, и стол с зеркалом, и шкап, разбитый на клетки, с медными бляшками под каждой клеткой.
Глядя как он прислушивался, как всматривался
в собеседника из
глубины серых, глубоко запрятанных глаз, и как иронически сжимались его губы, можно было подумать, что он как бы заранее обдумывает не прямой ответ, но такое мнение, которое должно было озадачить, сразить своею неожиданностью собеседника».
Находившиеся
в княжеских хоромах также долго не могли прийти
в себя от неожиданного удара. Княжну Евпраксию замертво отнесли
в опочивальню. Бледный, испуганный насмерть отец Михаил стоял
в глубине горницы. Яков Потапович с помощью сенных девушек понес бесчувственную невесту. Князь Василий и Никита
в застывших позах стояли посреди комнаты и растерянно
глядели друг на друга.
Петров хмуро повернул костлявую голову с темными запавшими глазами — и встретил задумчивые, тихо сиявшие глаза. Они сияли тихо, до самой
глубины своей и
глядели широко, с радостью и удивлением. И было мучительно
глядеть в их светлую
глубину, и хотелось разбудить его и крикнуть.
Как океан объемлет шар земной,
Земная жизнь кругом объята снами.
Настанет ночь, и звучными волнами
Стихия бьет о берег свой.
То глас ее: он будит нас и просит.
Уж
в пристани волшебной ожил чёлн…
Прилив растет и быстро нас уносит
В неизмеримость темных волн.
Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно
глядит из
глубины.
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.
Когда они выходили из дому на свет, они старались не оборачиваться и не
глядеть назад, но не могли выдержать и оборачивались — и тогда казалось им, что сам деревянный дом сознает страшную перемену: он точно сжался весь, и скорчился, и прислушивается к тому страшному, что содержится
в глубине его, и все его вытаращенные окна, глухо замкнутые двери с трудом удерживают крик смертельного испуга.
Так шепчет Гриша,
глядя в «Скитское покаянье», но слова звучат без участья ума — помыслы мятежного, полного прелестей мира восстают перед ним
в обольстительных образах, и таинственный голос несется из
глубины замирающего сердца…